Публикации педагогических материалов:
текстовые статьи и презентации
  • lu_res@mail.ru
  • Следующее обновление сборников с № ISBN 05.03.2024г.

Регистрационный номер СМИ: ЭЛ № ФС 77 - 69099 от 14.03.2017г.  Смотреть

Идентификатор Издательства в Российской книжной палате: 9908210  Смотреть

     
kn publ mater   kn publ isbn
     
     
kn publ ob   kn publ master
     

Православие в литературе Серебряного века

Дата публикации: 2018-12-25 11:20:23
Статью разместил(а):
Лупачева Татьяна Владимировна

Православие в литературе Серебряного века

Автор: Лупачева Татьяна Владимировна

Учитель русского языка и литературы МБОУ «СОШ № 5», г. Обнинск


Тема для работы возникла у меня после прочтения статьи  "Православие и литература Серебряного века" уважаемого  Станислава Юрьевича Куняева, главного редактора журнала «Наш современник», почётного гражданин города Калуги, г. Москвы. 

В своей статье автор с критикой выступает против литераторов Серебряного век, а называя их «растлителями молодежи». Станислав Юрьевич обращает внимание на то, что  их  имена и произведения перенасытили школьные и вузовские программы, что  книги изданы громадными тиражами и лежат на всех книжных развалах. «Оберегайте наших детей и отроков от соблазнов «Серебряного века», - призывает С.Ю. Куняев

«Самая разрушительная для общества и жизни из революций – была революция антирелигиозная, которой разрушали величайшие заветы, завещанные нам от «Золотого века» Пушкиным, Гоголем, Достоевским. А творцы «Серебряного века» только и мечтали о том, чтобы им всё было позволено – и в этом смертном грехе гордыни не раскаялся  ни один из них»,  - утверждает Станислав Юрьевич.

В своей статье Станислав Юрьевич Куняев достаточно подробно анализирует антихристианские мотивы в творчестве поэтов и писателей Серебряного века, и с некоторыми выводами автора нельзя не согласиться «Обезбоженные дети «Серебряного века» не сразу поняли, что новая власть взяла на себя все обязанности высших сил, испепеливших Содом и Гоморру. Но ни ЧК, ни местечковый бюрократический аппарат, ни Кремлёвский горец не смогли бы совершить возмездия, если бы на то не было ВЫСШЕЙ Воли». 

Статья С.Ю.Куняева вызвала у меня интерес и заставила подробнее познакомиться с  творчеством и личной жизнью литераторов конца  XIX – начала XX века. Мне захотелось вступить в заочную полемику и «отстоять», хотя бы в своих глазах, мною любимый Серебряный век.

К библейским сюжетам, созданию образа Христа, обращались в своем творчестве такие русские художники, как: Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой, Л.Н. Андреев. Большое место эта тема занимала и в произведениях советских писателей: А.А.Блока, С.А.Есенина, В.В.Маяковского, пытавшихся сопоставить так или иначе идеалы революции с христианской мечтой о пришествии «царствия земного», царства свободы и равенства, где не будет уже ни богатых, ни бедных, ни их мучителей, ни притесненных.

Если говорить о поэзии Серебряного века, то, наверное, не найдется ни одного художника слова, который бы не обращался к религиозной тематике. Остановимся на некоторых авторах подробнее

Образ Иисуса Христа «в белом венчике из роз», идущего впереди отряда красноармейцев, возникает в «Двенадцати» А.Блока. По-своему интерпретируется евангельское сказание о Христе в произведении и А.Белого «Христос воскрес», где, так же как и у Булгакова, хотя и не столь органично

 

Сергей Есенин.

Религиозность Есенина – вопрос очень сложный. С одной стороны – с детства погруженный в христианскую веру: крестили в младенчестве, подростком прислуживал в алтаре, звонил в колокола, пел на клиросе. Но будучи уже состоявшимся поэтом, Есенин писал, что всех его Микол, Иисусов и Божьих матерей стоит воспринимать как фольклорное начало в лирике.

Мечтая найти свое место на поэтическом поприще он, писавший о деревне, сумел так просто и понятно выразить свою любовь к родной природе,  к тому, что составляло основу деревенского быта , культуре, во многом связанной с  православной христианской верой.

Что впитала в себя  и сохранила память русского деревенского паренька, рожденного и  воспитанного в патриархальной крестьянской семье?

«Задымился вечер, дремлет кот на брусе.
Кто-то помолился: «Господи Исусе»
(Задымился вечер..)

«Загораются, как зори,
В синем небе купола»…
«На престоле светит зорче
В алых ризах кроткий Спас;
«Миколае-чудотворче,
Помолись ему за нас».
(Микола)

«Колокол дремавший
Разбудил поля,
Улыбнулась солнцу
Сонная земля».
(Колокол дремавший..)

«На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка».
(Молитва матери)

«…Правит Русь праздники победные,
Гудит земля от звона монастырского».
(Богатырский посвист)

«Хочет Маша понарядней
В церковь божию ходить»
(Сиротка)

«Троицыно утро, утренний канон,
В роще по березам белый перезвон»
(Троицыно утро…)

«Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа…»
«Пахнет яблоком и медом
По церквам твоя кроткий Спас»
(Гой ты, Русь, моя родная)

«Я поверил от рожденья
В богородицын покров».
(Чую радуницу Божью…)

«На сердце лампадка,
А в сердце Иисус».
(Я странник убогий)

«Наша вера не погасла,
Святы песни и псалмы».
(Наша вера не погасла)

«Поклониться любви  и кресту»
(За горами, за желтыми долами)

«Встань, пришло исцеленье,
Навестил тебя Спас».
(Покраснела рябина)

Православная тематика  пронизывает творчество  Есенина в период с 1910 по 1918 годы. Пришел 1917 год, а вместе с ним  революция, вероотступничество и  богоборничество.

Удивительно, но факт остается фактом, певец православной Руси в одночасье превращается в воинствующего атеиста

При этом о его политической принадлежности гадать не приходится:

«Небо - как колокол,
Месяц- язык,
Мать моя - родина,
Я – большевик»
(Иорданская голубица)

Но вот через несколько лет, казалось бы,  пришло прозрение. В 1923 году Есенин написал стихотворение

«Мне осталась одна забава», где есть и такие строчки:
«Вот за  это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили  меня в русской рубашке
Под иконами умирать».

Это своего рода раскаяние поэта, то,  что отрицает Станислав Юрьевич Куняев

А в 1924 году он пишет:
«Конечно, мне и Ленин не икона»
(Возвращение на Родину)

Михаил Булгаков.

Невозможно говорить о религиозности человека, ограничиваясь одним небольшим периодом. Особенно это трудно в отношении к М. Булгакову. Его жизненный путь, несомненно, представляет собой духовную трагедию. Он происходил из священнического рода. Дед по линии отца был священником. Отец его матери был протоиереем церкви Казанской иконы Божией матери в Карачеве. Отец писателя священником не стал, но был доцентом Киевской духовной Академии.

В 1928 году М.Булгаков начал работать над книгой «Мастер и Маргарита». Этот роман полностью открывает духовную природу происшедшего с ним в середине 20-х годов внутреннего болезненного перелома. Центральный персонаж этой книги является Воланд – князь тьмы. Лишь в начале он окружен определенной тайной. В дальнейшем автор изображает его как сатану, дьявола. Легко видится параллель с Мефистофелем. М.Булгаков наделяет его особой властью воздействовать на людей и события. Все художественные средства использованы для того, чтобы придать этому персонажу силу и даже обаяние. Это подтверждается не только содержанием романа, но и эпиграфом: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». В диалоге с Левием Матвеем (этот персонаж кощунственно изображает евангелиста Матфея) князь тьмы говорит: Мне ничего не трудно сделать, и тебе это хорошо известно. 

Для христианина любой конфессии демонизм романа М. Булгакова очевиден. Мы получили истину священной истории, свидетельство о нашем искуплении из рук богодухновенных апостолов – учеников Спасителя мира. В романе М. Булгакова новозаветная история рассказана устами сатаны. Автор путем продуманной и четкой композиции предлагает нам вместо Священного Писания взгляд на Сына Божия, Спасителя мира, и на евангельскую историю глазами того, кто сам называет себя профессором черной магии.

Мы не можем рассуждениями о культурных ценностях, художественном мастерстве и прочих вещах уклониться от выбора. А выбрать должны сделать между Иисусом Христом и Воландом. Совместить спасительную веру с демонизмом невозможно. Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? (2 Кор.6:15).

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл высоко отозвался о художественной ценности романа Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”,

“Польза (романа М.Булгакова) в том, что он впервые в послереволюционное время, когда уже в стране не было никакой свободы, реально сказал о господстве темной силы в жизни тогдашнего советского общества. Именно поэтому, думаю, его роман стал бессмертным”, – сказал патриарх.

По мнению предстоятеля, показать “ужасное падение тогдашнего советского человека, его нравственности, его отношения к добру и злу, его продажности, коррумпированности, непринципиальности” иначе как “только в рамках метафизической притчи было невозможно”.

Этот роман дал возможность людям посмотреть на самих себя: в каком-то смысле “дьявол господствовал в том обществе, он был главным”, и показать это М.Булгакову “удалось сделать мастерски”, считает патриарх.

Как отметил патриарх Кирилл, существует огромное количество интерпретаций того, что означает роман “Мастер и Маргарита”. Одни считают, что М.Булгаков, отойдя от Церкви, “просто специально извратил евангельское повествование, создал некий миф, связанный с жизнью Иисуса Христа, который был ни чем иным, как его естественной реакцией на официальное христианство, с которым он себя больше не связывал”.

Патриарх сказал, что относится к этому критически и рассказал, что, ознакомившись с биографией писателя, понял: Булгаков “менее всего был склонен вступать на путь какой-то антирелигиозной борьбы”.

“Он действительно, будучи из священнической семьи, не был практикующим христианином, но вот насколько он отошел от веры, никто не знает”, – сказал патриарх Кирилл.

Патриарх Кирилл еще раз подтверждает мое утверждение, что произведения Серебряного века глубоко религиозны.

Он напомнил, что М.Булгаков писал во время массовых гонений на христиан.

“Можно ли было в то время написать роман о Христе? Если бы он и написал, то мы никогда бы, до крушения Советского Союза по крайней мере, об этом романе ничего бы не узнали”, – выразил уверенность патриарх и добавил, что М.Булгаков предпринял “невероятный по своей силе эксперимент”.

При этом он подчеркнул, что не оценивает то, насколько этот роман соответствует православным канонам.

Роман не случайно начинается полемикой Берлиоза и Бездомного. Их разговор - отражение полемики в рамках советского атеизма, которая велась в течение многих десятилетий. Безбожники спорили и пытались переплюнуть друг друга. Одни удовлетворялись тем, что низводили Спасителя до уровня обычного человека, другие и вовсе жаждали вычеркнуть Христа из истории, заявляя, что Его вообще не существовало. Кощунственные шутки советских атеистов, по мнению Булгакова, заходили слишком далеко. Нельзя разрушать чужую веру - даже если ты с ней не согласен. Тем более, когда взамен ничего для души предложить не можешь. Нельзя красть мечту о Небе - иначе душу «пожирает земля». «Мастер и Маргарита» стал завуалированным ответом богоборцам, хорошим ударом по атеизму.

Абсурдность идей атеизма - «Бога нет потому, что Его не может быть!» Булгаков демонстрирует советскому читателю, не желающему принимать в расчет потусторонние факторы и наивно верящему, что все события в жизни происходят по воле «слепого случая». Особенно наглядно ограниченный атеистический образ мышления показан в эпилоге. Пытающиеся все «научно» объяснить безбожники сочли Воланда и его свиту опытными гипнотизерами. Гораздо проще придумать, что это их всех загипнотизировали на расстоянии, и более не ломать мозги над разгадкой этого чуда...

«Белый венчик из роз» Александра Блока.

В январе 1918 года А. А. Блок, призывавший «слушать музыку революции», пишет известную поэму «Двенадцать», в финале которой вдруг появляется «в белом венчике из роз впереди Исус Христос» 

Сюжет поэмы «Двенадцать» довольно прост: двенадцать красноармейцев, военный патруль, поддерживают порядок в городе во время комендантского часа. Новый мир символизируют двенадцать красноармейцев – «апостолы новой веры», как принято их называть.

Поэма так называется, потому что Блок вкладывал в нее религиозные аллюзии. Христа окружали именно двенадцать апостолов. Прошло время, и вот в России, третьем Риме, вновь появился Иисус «в белом венчике из роз» в окружении дюжины учеников. Он, как и многие тогда, думал, то с нашей страны начнется мировая революция, которая уничтожит старый мир рабов и господ и водворит царствие Божие на земле.

Фигура Христа в «Двенадцати», как известно, вызвала самые разноречивые мнения и суждения. Наиболее радикально к поэме были настроены те современники Блока, которые были сторонниками русской православной мысли: П. Флоренский, И. Ильин.. Высоко отзываясь о художественном таланте поэта, философ считал, что Блок свернул на путь подмены «идеала мадонны» «идеалом содомским». Поэтому, по мнению Флоренского, в конце произведения появляется не образ Христа, а образ Антихриста. Доказательство тому – пурга, разгул стихии в поэме. Трудно согласиться с мнением этого философа. На мой взгляд, истинный художник далеко не всегда должен ограничиваться видением мира через призму религии.

Спорной представляется и точка зрения Максимилиана Волошина. Он, будучи убежденным в религиозности и культовости поэзии Блока, считал, что революционеры преследуют Христа ради его убийства.
Тут необходимо помнить призыв самого Блока «слушать революцию». Символический смысл придает образу Христа белый цвет («белый венчик из роз»). Белый – цвет небесных сил. Он означает чистоту, невинность, надежду на обновление Неба и Земли.    Важно, что евангельские мотивы в поэме не ограничиваются завершающим образом Христа. Само число идущих «вдаль», «без креста», «без имени святого», стреляющих в виденье «в белом венчике из роз», соответствует двенадцати ученикам Христа. Мне кажется, сопоставление революционного патруля с апостолами христианского учения для самого автора было многозначным, как и любой другой символ. Так, в августе 1918 года в письме художнику Ю.П. Анненкову, иллюстрировавшему поэму, Блок писал: «Христос с флагом – это ведь – так и не так».

Ключом к пониманию этого образа служит фраза: «Мировой пожар в крови, господи, благослови!». Для Блока разрушение одряхлевшего, прогнившего мира – благостное действо. В свое время Иисус тоже был революционером, тоже шел против старого мира, поэтому он – предводитель мучеников за судьбу человечества, борцов за переход к лучшей жизни, борцов против «кесарей» и их алчной свиты. Люди восстали для того, чтобы стало лучше, как и Христос пришел в мир, чтобы его изменить.

«Вьюга» в представлении поэта – это революция, но даже эта сила, сметающая все на своем пути, не способна уничтожить его.

Но в финале двенадцать человек идут «без имени святого», а ведет их Иисус Христос. Противоречие объясняется по-разному. Во-первых, Блок, по мнению многих исследователей, имел в виду антихриста, дабы показать, как люди ошиблись, как отдаляются они от истины, приняв инфернальную силу за миссию (это лишь одна трактовка образа Христа)

Христос идет впереди своих «апостолов», а за ним плетется «голодный пес» - символ «старого» мира. Такое расположение героев не случайно. Автор подчеркивает, что идеал всегда будет идти впереди независимо от того, нуждаются в нем или нет. Очень важен для понимания образа Христа и символ «кровавого флага». Он отнюдь не означает, что Христос благословляет весь «кровавый» беспредел революции. Этот символ, напротив, является напоминанием о смерти Катьки как о недопустимом явлении в борьбе за Идеал.
«Кровавому флагу» противопоставлен «белый венчик из роз» на голове у Христа.

А. Блок воссоздает сквозь историческую картину историю мироздания, которой изначально правит стихия и гармония. Даже сам Блок относился к своей поэме по-разному, а что уж говорить о нас:
    Так идут державным шагом – 
    Позади – голодный пес,
    Впереди – с кровавым флагом,
    И за вьюгой невидим,
    И от пули невредим,
    Нежной поступью надвьюжной,
    Снежной россыпью жемчужной,
    В белом венчике из роз – 
    Впереди – Исус Христос.

Анна Ахматова.

«Доказывать, что Анна Ахматова была христианским поэтом, не приходится. Слишком явна христианская тональность ее поэзии, слишком отчетливы свидетельства о ней или ее собственные, хотя редкие, высказывания». Пастернак в письме 1940 года называет ее «истинной христианкой." «…У нее, и в этом ее исключительность, не было эволюции в религиозных взглядах. Она не стала христианкой, она ею неизменно была всю жизнь».

Обращение к православным святыням, к православным традициям, к евангельским сюжетам присутствует в стихотворениях «Стал мне реже сниться, слава Богу», «Широко распахнуты ворота», цикл «Июль 1914», «Утешение», «Молитва».

В 30-е гг. А. Ахматова, стремясь осмыслить народную трагедию тоталитарного века, вновь прибегает к библейской теме. Она пишет похожее на псалом «Распятие».

«Стихотворению предпослан эпиграф из церковного песнопения: «Не рыдай Мене, Мать, во гробе зрящи». «Распятие» создавалось сначала как самостоятельное произведение, затем вошло в «Реквием» X главой. В 1 строфе на торжественной ноте повествуется о распятии Христа:

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: «Почто Мене оставил!»

А Матери: «О, не рыдай Мене …»

Казнь Иисуса Ахматова называет «великим часом», потому что своей смертью Иисус искупил грехи людей и стало возможным (свершилось) духовное возрождение человечества.

«Анна Ахматова, «русская Сафо». Ее стихотворение «Лотова жена» основано на библейской легенде об уничтожении двух городов – Гоморре и Содоме, где царил разврат, жители предавались порокам. Разгневанный Господь решил стереть с лица земли города, населенные грешниками. Но перед этим послал туда двух ангелов в образе прекрасных юношей спасти семью праведника Лота. Поздней ночью вошли гости в дом Лота, но тотчас собралась толпа мужчин, требуя выдать им красивых юношей. Но Лот по законам гостеприимства не мог этого сделать, он предпочел бы отдать на растерзание толпе своих дочерей…

Тогда Юноши вошли на крыльцо и поразили людей, осаждавших дом Лота, слепотой. А юноши велел уходить праведнику из города, забрав семью. Лот с семьей вышел из родного города, направляясь в Сигору. А города Содом и Гоморра тотчас были испепелены. Однако, жена Лота, отойдя от Содома, оглянулась и сразу превратилась в соляной столб.

Взглянула – и, скованы смертною болью,
Глаза ее больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли.

В стихотворении Анны Ахматовой «Лотова жена» выражена глубокая скорбь и боль жены Лота, вынужденной покинуть стены родного дома, где она была счастлива

Леонид Андреев «Иуда Искариот». 

Андреев вступает в литературу с рождественскими («святочными») рассказами «Баргамот и Гараська» (1898) и «Ангелочек» (1899), которые были написаны в традициях русского реализма XIX века. Однако его произведение «Иуда Искариот», где классический сюжет переосмысливается автором, проходит сквозь его нравственно-религиозное мироощущение, приобретая новые, нехарактерные черты, связанные с реализацией, с одной стороны, христианских категорий, таких как категория «страдания», «смирения», «счастья», а с другой, с возникновением чувства «недоверия» к описываемым событиям. 

Вечная тема предательства осмысляется писателем совершенно непривычным для христианства, неканоническим образом. Иуда, заклейменный в евангелиях как предатель, облекший мессию на смерть, предстает в повести Андреева мятущимся и любящим человеком, приносящим ради спасения Христа страшную жертву. Он осознанно идет на грех, на предательство, дабы осуществление библейского пророчества, распятие и последующее воскрешение Спасителя, а следовательно, и спасение всех людей от первородного греха, стало возможным. По версии Андреева, именно Иуда, а не другие апостолы, истинно любит Христа, любит так сильно, что готов ради Спасителя заклеймить свое имя вечным позором, а душу обречь на вечные муки.

По замыслу Творца, должен существовать кто-то, кто предаст Спасителя, и Иуда уже своим рождением обречен на предательство, предназначен для него, наделен соответствующей внешностью. «Пришел он, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно и пугливо вытягивая вперед свою безобразную бугроватую голову…» «Он чувствовал на свету свой странный череп» В описаниях Андреева Иуды предстает таким жалким уродом, что вызывает не отвращение, а сочувствие. Андреев не просто откровенно возвеличивает Иуду, а позволяет читателю понять, как сложен и противоречив его герой, как сильно он отличается от своего евангельского прототипа. Мастер портрета, Андреев показывает неоднозначность персонажа деталями описания его внешности: «Двоилось также и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собирающаяся в мелкие морщинки. На другой же не было морщин, и она была мертвенно гладкая, плоская и застывшая… казалась огромной из-за широко открытого слепого глаза.»

Повести Андреева присущ тонкий психологизм, соответствующий постоянному внутреннему напряжению Иуды. Понимая, что на него возложена страшная миссия предательства и что кроме него чудовищный поступок совершить некому, Иуда, все же колеблется, мечется и раздваивается в намерениях: «Одной рукой предавая Христа, другой рукой Иуда тщательно искал способы расстроить свои собственные планы». Двойственны и его чувства: «Свершились ужас и мечты». После ареста Христа только Иуда неотступно следует за ним, в то время как другие апостолы трусливо прячутся. Ему, решившемуся на подобный поступок, уже нечего бояться, ничего более страшного с ним уже не может произойти. Не вынеся гнета свершенного, андреевский Иуда, так же, как и евангельский, заканчивает жизнь самоубийством. Душевное, мятущееся, иррациональное побеждает здравый смысл: несчастный может понять умом, что поступил правильно, но сердце не справляется с тяжестью обрушившегося на него самого испытания. Испытание Спасителя становится испытанием Иуды, они оба и почти одновременно умирают, спасая человечество, без Иуды не было бы жертвы Христа, они делят груз мировой боли, мирового греха на двоих, Иуда почти ипостась Христа – вот основная мысль произведения Андреева, еретичная и крамольная с точки зрения христианства, небесспорная, но допустимая для художника.

Известно, что идея оправдать поступок Иуды не является новой. В христианстве существовала так называемая секта Иуды, объявленная ортодоксальными христианами ересью, члены которой поклонялись Иуде как человеку, осуществившему планы Творца и помогшему Спасителю избавить человечество от первородного греха. Упоминание об этой секте содержится, например, в романе Г. Флобера «Искушение Святого Антония», изобилующего сведениями из истории раннего христианства. Существует и неканоническое «Евангелие от Иуды», признанное еретическим. Такой же вредной ересью воспринимается православием и сюжет Андреева.

И в этом случае можно лишь предположить мотивы написания подобного произведения. Возможно, это попытка доказать читателю, что любой, даже вечный, сюжет может быть переосмыслен, рассмотрен под совершенно новым углом зрения. Возможно, это просто желание автора эпатировать публику, привлечь ее внимание к собственной персоне. Может быть, некоторое, выполненное в художественном ключе, подражание Толстому, осмелившемуся написать собственное еретическое евангелие. Или данность личность, толкающая некоторых людей на нравственный бунт . А может быть, просто намерение попробовать себя в совершенно новом художественном жанре. Однако произведение получилось весьма заметным, в свое время привело в восторг М. Горького, пользовалось успехом даже в советские годы, оставило заметный след в творчестве Андреева.

Владимир Маяковский

Многие писатели, поэты, художники обращались к библейской тематике. Христианские мотивы, образы из Священной книги привычно ассоциируются у нас с поэзией символистов, акмеистов, Есенина, Блока и уж совсем не с именем В. Маяковского. Как это ни покажется странным и парадоксальным, Маяковский едва ли не чаще других своих современников обращался к образам Библии.Тем не менее, итогом его дооктябрьского творчества стали поэмы «Человек» и «Облако в штанах», в которых присутствуют библейские образы и мотивы.

В дооктябрьской поэзии Маяковского библейские образы выполняют особые функции. Их использование тесно связано с особенностью творческой индивидуальности поэта, а смысл их напрямую зависит от контекста произведения. Даже биографические факты имеют значение: имя возлюбленной лирического героя в поэме «Облако в штанах» — Марии. В контексте поэмы оно ассоциируется и с именем матери Христа, а сам образ героини контрастирует с образом Девы Марии.

В лирике Маяковский обращается к библейской тематике реже, чем в поэмах, но в лирике прослеживается особая закономерность использования библейских образов. Чаще они встречаются в стихотворениях 1912–1914 годов, в частности в тех из них, которые раскрывают внутренний мир лирического героя, его конфликт с миром «жирных» и «сытых».

В обывательском сознании творчество В.В. Маяковского и Библия - «две вещи несовместные». В советском маяковедении этот принцип приобрел статус аксиомы. Десятки лет существовало предубеждение, что «лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи» мог обращаться к Священному Писанию только для того, чтобы «... противопоставить свое жизнеутверждающее мироощущение мертвым религиозным догмам», ибо «там, где силен человек, — нет места богу»

В.В. Маяковский в своем раннем творчестве также нередко обращался к библейским образам и мотивам. Легко заметить, насколько нетипичен образ Бога в его произведениях. Бог в стихотворениях Маяковского предстает уже не надмировой Сущностью, непостижимой и величественной. Отношения между Богом и лирическим героем лишены преклонения и ощущения человеческого несовершенства. Бог, напротив, обретает чисто человеческие черты,  снижающие его образ:

... врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда!

В стихотворении Маяковского возникает удивительная коллизия — человек практически уравнивается в правах с Богом, он тоже может незванным и нежданным ворваться к Создателю. И сам Бог куда больше напоминает ответственного работника, в кабинет которого врывается проситель. «Жилистая рука» Бога вообще вызывает ассоциации с языческими божествами — слишком телесен это Бог.

В поэме «Облако в штанах» происходит дальнейшее снижение образа Бога. Лирический герой обращается к Нему фамильярно и дерзко, без благоговения и трепета:

Послушайте, господин бог!
Как вам не скучно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?

Но грубый вызов, слышащийся в этих словах, является результатом сильных душевных переживаний лирического героя. Это не вызов власти Бога как таковой — это крик души, жаждущей Его справедливости и помощи:

Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал.

В поэме «Облако в штанах» происходит дальнейшее снижение образа Бога. Лирический герой обращается к Нему фамильярно и дерзко, без благоговения и трепета:

Послушайте, господин Бог!

Как вам не скучно в облачный кисель

ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?

Но грубый вызов, слышащийся в этих словах, является результатом сильных душевных переживаний лирического героя. Это не вызов власти Бога как таковой — это крик души, жаждущей Его справедливости и помощи:

Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, — отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать?!

Таким образом, вызов, который лирический герой Маяковского бросает Богу — это упрек в неправильном распоряжении властью, в ущербности Его могущества. Отсюда следует разочарование в Боге. Лирический герой не сомневается в самом факте его существования, но полагает, что Бог реальный не соответствует идеалу божества:

Я думал — ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик.

В поэме «Облако в штанах» достаточно много библейских мотивов и образов, однако их звучание резко отличается от традиционного. Интересно, что первоначально Маяковский назвал это произведение «Тринадцатый апостол», однако это заглавие не было пропущено цензурой. Сам автор определял содержание своей поэмы как совокупность четырех «долой» — «вашу любовь», «ваше искусство», «ваш строй», «вшу религию». В тоже время нужно иметь в виду, что любое «долой» органически связано с тем, что оно отрицает. Называя себя «тринадцатым апостолом» Маяковский тем самым указывает на своеобразные отношения с религией: он и продолжатель проповеди Христа, и антагонист Бога одновременно.

.  .  .